П. И. Багратион, командуя другой армией, не имел юридических оснований требовать от него безусловного подчинения. К тому же, главнокомандующий 2-й Западной армии был связан с атаманом многолетними дружескими узами, что, в свою очередь, затрудняло отдачу безусловных категорических приказов, как того иногда требовали военные обстоятельства.
Если в 1-й армии в начале кампании при отступлении к Смоленску ощущался явный недостаток легкой кавалерии (в ее составе остался лишь лейб-гвардии Казачий полк), то в армии П. И. Багратиона, наоборот, существовал переизбыток иррегулярных войск. С другой стороны, именно это обстоятельство во многом помогло 2-й армии под прикрытием многочисленной конницы успешно маневрировать и быстро отрываться от преследования превосходящего противника. Кроме того, многочисленные казачьи партии, наводнившие территорию Белоруссии, добывали важные оперативные сведения и замедляли продвижение французских корпусов.
В период отступления от русских границ казачьим войскам выпала честь первыми вступить в крупные боевые столкновения. Особенно примечательными в этом отношении стали бои казачьего арьергарда под Миром, Кареличами и Романовым, когда польской кавалерии был нанесен ощутимый урон. Это были одни из первых побед русских в 1812 году, они оказали большое моральное воздействие на современников и духа отступающих армий. Как вспоминал генерал-майор И. Ф. Паскевич, дела эти имели «большие последствия в нравственном отношении».
А вот как он же оценивал действия войск донского атамана: «С ним было 10 полков, не составлявших и 4 тыс., но они в этом случае полезнее были 10 полков регулярной кавалерии. Казаки везде высматривали, о всем давали знать и под предводительством Платова Дрались необыкновенно» . Эти успехи достигались умелым применением М. И. Платовым и его генералами нестандартных тактических приемов, из которых чаще всего применялись казачья лава и вентерь . Немаловажное значение имела и личная отвага генералов, водивших полки в бой против неприятеля «грудь на грудь». Так, в этих боях Н. В. Иловайский «получил две раны сабельные в правое плечо и в правую ногу пулей», а Д. Е. Кутейников сабельную рану в левую руку .
В целом, в начале военных действий военачальники, стоявшие во главе иррегулярных полков, продемонстрировали свои лучшие боевые качества и оказались в сложившейся непростой обстановке на высоте положения. Казачьи командиры действовали тактически грамотно и когда получали самостоятельность. Как пример можно привести успешный поиск отряда полковника В. А. Сысоева из трех казачьих полков на Могилев. Ему удалось при минимальных потерях задержать продвижение авангарда маршала Л.Н. Даву и захватить 300 пленных.
С русской стороны тогда это оказался единственный успех.
Как известно, в период нахождения русских войск в районе Смоленска в среде генералитета и офицерского корпуса возникли сильные антибарклаевские настроения. К этому времени борьба мнений по поводу способа действий окончательно переросла в столкновение личностей и группировок. Основным источником для воссоздания картины тогдашнего недовольства являются мемуары современников.
В данном случае мы не сможем установить позицию казачьих генералов и офицеров в этом самом остром военно-общественном конфликте бурного 1812 года, так как даже написанные воспоминания генерала В. Д. Иловайского и М. М. Кузнецова, адъютанта М. И. Платова, были затеряны . Чего нельзя сказать в отношении М. И. Платова, игравшего не последнюю роль в генеральских сварах 1812 года, и это зафиксировано свидетельствами многих очевидцев, находившихся в русских войсках во время боевых действий под Смоленском.
Груз старых обид на Барклая и застарелая предубежденность против иностранцев привела донского атамана в ряды военной оппозиции главнокомандующему 1-й Западной армии. Причем Платов не ограничился кулуарной критикой военного министра за его тактику отступления, а демонстративно высказал свое недовольство Барклаю де Толли в глаза, о чем стало известно даже Александру I. По словам английского генерала Р. Вильсона, при личной встрече с главнокомандующим атаман публично сделал весьма резкое заявление: «Видите, сударь, на мне одна шинель. Я не надену русский мундир, он для меня позорен».
Подобные взгляды высказывали многие. Но такое подчеркнуто негативное поведение по отношению к высшему начальнику в военное время было чревато очень неприятными последствиями (вплоть до расстрела — по тогдашним уставным нормам). В какой армии мира приветствовали бы падение дисциплины до такой степени, даже со стороны генералов? Платов явно играл со огнем. Но гром не грянул. Военный министр («пример смиренья» — по выражению поэта В. А. Жуковского), обладавший, по отзывам многих современников, редким хладнокровием, как в бою, так и в отношениях с подчиненными, оставил сей поступок без внимания.
Мало того, несмотря на то, что сам Барклай придерживался невысокого мнения о способностях Платова, он даже после описанного инцидента при отступлении русских войск от Смоленска назначил атамана командовать главным арьергардом, большую часть которого составляли иррегулярные войска. В данном случае главнокомандующий отбросил все личные предубеждения и исходил из понимания того, что лучше казачьих полков с этой задачей никто не справится.
